0.2.
Интуитивное обоснование
возможности познания Брахмана (прайоджана)

Осуществив эмпирическую локализацию слова "Брахман" в текстах и как бы укоренив его в сознании, адвайтин переходит к применению этого слова, чтобы узнать точный смысл субъективного отношения при реализации познания Брахмана.

Но тут немедленно обнаруживается парадоксальность высказываний о Брахмане. Как могут предложения Веданты иметь объектом Брахмана, о котором сказано, что он вечный субъект? Шанкара отвечает, что Упанишады не указывают на Брахмана, как па "ЭТО", то есть на известный либо познаваемый объект. Упанишады сообщают, что Брахман не объект (авишая), поскольку он источник мотиваций (пратьягатма). Все-таки если не точная, то приблизительная предикация Брахмана должна быть возможна. Поскольку он реален, ему должна соответствовать некоторая денотатная область. Необходимо внести поправку в наш прием сигнификации: различить основное значение (абхидха), которое определяется ситуативно и прагматически, и область второстепенных, но возможных значений, приблизительно очерчивающих Брахмана.

Принципиальную допустимость некоторой сигнификации обосновывают следующим вспомогательным рассуждением. Если Брахман вообще непознаваем, откуда и как Упанишадам стало известно, что им именно и когда должно обозначаться словом "Брахман"?... Предложения Упанишад о Брахмане учат, что он – не "это" и не "то", а "Реальность этого и того". Такие слова, как "Брахман" и "Атман", в их тождественной сопряженности, указывают на Брахмана, как на всякую опору и как на себя, то есть самоопорного и самодеятельного. Поэтому при отрицании всех видимостей должна остаться конечная субстанция, которая логически не может быть ничем иным, кроме субъекта, ибо если отрицается самоосвещенный, рефлексивный субъект, остается без опоры и видимость феноменального мира. [10] Согласно разъяснению ведантиста Вачаспати Мишры, когда человек, знающий слова и соответствующие им значения, изучает Упанишады, он познает Брахмана как субъект ввиду способности Вед дать такое знание о нем. Вачаспати говорит: подобно тому, как человек не в состоянии воспринять находящийся у него под носом горшок, если он слеп или рассеян умом, так же не будет познан Брахман, даже если вызубрить наизусть положения Веданты, коль скоро неизвестны принципы свидетельствования через значения слов. [11] Таков вывод о Брахмане, вытекающий из сигнификативного использования языка и полисигнифики.

Однако Шанкара показывает, что вывод в таком роде ложен и определился он не свойствами Брахмана, а свойствами языка. Далее следует заключение о необходимости различать не монополисигнифику, а сигнифику и символику.

Брахман не поддается описанию, он лишь как-то приблизительно может быть показан (адуравипракаршена). Однако всю сумму знании о нем мы до сих пор получили при помощи языковых средств. Мы уже знаем, что Брахман – единство бытия и сознания, объективной действительности и субъективной деятельности. Но сочетание таких признаков или категорий в единой системе логически немыслимо. Мы попытались предположить, что в одних случаях слово "Брахман" сигнифицирует одно, в других – другое. Несообразие в едином и возникло в результате извлечения знания из языковых структур. Выходит, для реализации Брахмана ничего не остается, как разрушить эти структуры, отказать в действительности сигнификативному языку, превратив фрагменты его действительности в объекта деятельности сознания, на которых оно преодолевает собственную "текстовидность". Возникает перспектива иной системы понятий, отличной от оппозиции "деятельность – действительность" тем, что объективируемой деятельностью, то есть последовательностью манипулятивных процедур сознания становится язык, а создаваемой субъективной действительностью – йога. Их разведение начинается именно с этого уровня, за счет подчеркивания того, что лишь в факте логического несообразия дается указание на тайну Брахмана: мы вынуждены говорить о нем так, будто Брахман есть нечто, о чем можно сказать вразумительно. Несообразие дает возможность построить знание введением новых видов употребления языка, отражающих эффект некоммуницируемости и способствующих устранению конкретных пространственно-временных элементов опыта. На это тратится наша познавательная функция (джиджняса) и одновременно высвобождается мумукша. В таком переходе обнаруживается то, что известно, но скрыто. Выходит, языковые средства не обнаруживали бы Брахмана, если бы сами не были ложны (БСБ, I. 3. 28).

 


Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)